Приятно поболтать с умным человеком. Назим Надиров, курд по национальности, занимается музыкой. Его радиопередача в Москве доступна только через Интернет. Назим занимается этносом уже около 12 лет и 90 минут в неделю крутит новую этническую музыку, которую больше нигде услышать пока невозможно.Концерты, которые он устраивает, сравнить просто не с чем. Мне удалось пообщаться с Назимом Надировым в клубе Петрович на Мясницкой. И вот что получилось.
М. М.: Назим, расскажи, пожалуйста, чем еще ты занимаешься?
Н. Н.: Я возглавляю лейбл, выпускающий, в основном, этническую музыку. Manas Records называется. А еще — крупнейший этнический лейбл в Германии. Еще я автор и ведущий программы «Арба семи муз» на радио «Говорит Москва». Эта программа получила премию Попова за лучшую культурную программу России. Организую концерты, пишу статьи в зарубежных изданиях, создаю рейтинги музыкальных рынков государств центральной Азии в основном и гастроли: сначала на Западе, теперь в Москве. Привожу этнических артистов ближнего, дальнего и совсем дальнего зарубежья.
В Москве я был куратором по этнической музыке культурного центра «Дом», делал там много концертов, в Китайском летчике тоже, проводил этнические фестивали. Приблизительно год назад меня пригласили в это заведение (клуб Петрович). Мне очень здесь понравилось. Сейчас мы разработали целую политику. Будем приглашать самых лучших эксклюзивных культовых артистов из разных стран, которые задают новые направления в музыке и культуре. Популярны они или нет, не имеет большого значения. Вот последняя певица, которую мы привозили, Эмми Херделин с группой «Триакель» из Швеции, обладательница Грэмми 97 года. Но это может быть совсем и не Грэмми, а вовсе не известные артисты из Татарстана или Таджикистана.
М. М.: Как ты их находишь?
Н. Н.: Во-первых, я работал с 88 года в Германии и Голландии, очень много провел там гастролей этнических артистов из СНГ. Жил в разных городах по полгода: в Гамбурге, Касселе, Кельне. Оттуда и контакты. Во-вторых, я уже несколько лет член европейского жюри мировой музыки: там всего 36 журналистов из 20 или 25 стран. Естественно, эти журналисты получают все релизы новой музыки еще до официального выхода альбома. Мы должны составлять top 10, top 20┘ Очень важны и опыт, и имя, и имидж, я считаю. У меня были проекты и с Virgin Records, и с Питером Гэбриэлем, мы записали совместный альбом с группой Ашхабад на BMG в 93 году.
Вот вчера мы только проводили Эмми Херделин. Она сказала, что 50 стран объехала и лучше ничего не видела. У нее тут было wonderful time, не было такой любви, такого внимания, нежности, всего.
М. М.: Что именно ей так понравилось в Москве?
Н. Н.: Мне показалось, что человеческое отношение. Бывает, что концерт закончился, гонорар выдали и все. Спокойной ночи. А тут и в другие заведения мы ее приглашали. В Китайский летчик. До 6 утра мы там выплясывали в Доме Кукера. Застольные, такие, сякие песни пели. Водку показывали, как нужно пить, огурцом закусывать. Потом по Москве возили, что-то там ей показывали, в «Пути к себе» каким-то редким чаем ее угостили. Она сказала, что приятно встретить такую внимательность, нежность отношений, которые не укажешь ни в одном контракте.
М. М.: Откуда пришла такая близость именно с этносом?
Н. Н.: Исторически так сложилось, что я с детства купался в национальностях. Русский — четвертый мой родной язык. Сначала был курдский, потом уехали на Кавказ, в Карачаево-Черкесии жили, я только по-карачаевски говорил, ни на каком больше. Потом вернулись, я начал на казахском говорить, а приехал в Москву, уже и русский освоил. Учился в Ломоносовском университете на филологическом, изучал древнеперсидский, санскрит, древнегреческий, немножко арабского языка, литовский. Однажды перед защитой диплома, в метро ко мне подошел какой-то человек, начал что-то рассказывать, я ему тоже. И вдруг он мне говорит, вы знаете, что вы будете известным искусствоведом, музыковедом и меценатом. Представляете! На пятом курсе в советское время такое! А спустя годы я попал в Туркмению и увидел этих вот этнических артистов. Диких совершенно. И просто сел на это. Логически я не мог объяснить, что в них может быть такого. Носился с ними, как с писаной торбой. Начал возить их на гастроли по Европе и пошло поехало. Диски начал выпускать: таджикский, казахский. Вот такая история.
М. М.: А кухни всех этих народностей вы как-то знаете, различаете, любите?
Н. Н.: Я пассивный потребитель. У меня так складывалась жизнь, что всегда рядом были люди, которые готовили. То есть мне не давали, всю жизнь не было необходимости готовить самому. Сложилось, естественно, впечатление, что я абсолютно бездарный в этом отношении. Потом вдруг мне захотелось готовить. Мне кажется, что если с любовью в сердце готовить, то даже если ты последний неумеха, все равно вкусно получится. Я купил курицу и приготовил на интуиции: все в обратном порядке, наверное, специи спонтанно. Я даже не смотрю, когда готовят. Мясо не отличаю и не думаю обо всем этом. Перебивая самого себя, скажу, что когда я приехал в Москву, самым большим шоком, кроме лифтов и метро, для меня было то, что все русские говорят о еде. (Вот теперь и я докатился.) Я вообще не понимал этого. Мне говорят, Назимыч, какое мясо ты любишь? Как какое?! Какое мама даст. Я сам себя оцениваю как верблюда: есть еда — съем, нет — не надо. Единственное блюдо, которое может свести меня с ума, это манты. Когда я их ем, не могу остановиться. Как классик Крылов, наверное. В остальном я скорее замечаю что-то невкусное.
М. М.: В Москве ел где-нибудь манты?
Н. Н.: В Восточном квартале. Мне там очень нравится. Там готовят в тандыре, все приправы родные — реган, все-все. Работают земляки, меня опознали, такие внимательные. В Белом солнце пустыни очень вкусно готовят. Там друзья мои очень часто выступают, и я бывал там. Что самое интересное, я в Петровиче, вот здесь, за год работы только недавно в первый раз поел. Все как-то не по тем делам. Друзья мне говорили, ой, там такая кухня! А мне все не до того. Концерт же надо провести, всех гостей встретить, рассадить и т.д. Когда главный менеджер и генеральный директор пригласили меня поесть, тогда в первый раз я оценил: вкусная кухня.
М. М.: А где не понравилось?
Н. Н.: Есть заведения, где еду нельзя рассматривать как еду. Это просто способ утоления голода. У меня эфир на радио заканчивается в 23.00. Если с утра я не завтракал и уже все равно, я могу в ПИР ОГИ зайти. Но это, как говорил мой друг один из Ташкента, что кушал, что радио слушал. В Летчике так же. Я думаю, что они и не претендуют. У них атмосфера, тусовка, в общем, другое. Афинский салат и гречку с грибами я обычно беру. В Летчик я вожу обычно иностранцев, чтобы показать тусовку, музыку. В ПИР ОГИ, если завалиться в 2 часа ночи, — незабываемые впечатления. Там на кухне все сидят, водку пьют, что-то распевают, вытанцовывают. Иностранцы западают. Всегда русскую закуску беру: по стопке водки и по русской закуске. Джентльменский набор: картошка, селедка, маринованные грибочки. А чем еще удивишь?
Если служебные переговоры, то в Кофе Бине или Зен Кафе на Белорусской. Кофе там ничего, только штрудель — прямо не опознать: с вишней, что-то там еще. Какой-то беспонтовый. Но с точки зрения практической — очень удобно. Я часто в Пути к себе бываю. Час в неделю у меня там консультация (по вторникам с 19.00). Кстати, у них около 500 сортов чая. Там классные такие тетки. За все мои посещения (в неделю раз, как минимум, я там бываю), они ни разу, угощая меня чаем, не повторились. Вот мы водили Эмму Херделин как раз туда. Ей очень приятно было, понравилось там. В последний раз поили нас матэ из Южной Америки из жареного чая.
Вообще церемоний я не люблю. Ходить, как Кесоян, обсуждать еду, какая там подливка, поджарка? Я так не могу. У меня чисто практическое отношение к еде: она для чего? Чтобы с голоду не помереть. Потом, у нас неприличным это считается. Все-таки чревоугодие — грех. В семье у нас никогда не обсуждалась еда.
Недавно ко мне в гости заезжала знакомая одна. Бизнес-леди. Отправляла из Жуковского какие-то самолеты-вертолеты с обувью, и с директором аэропорта или с кем-то еще приехала в полдесятого утра ко мне. С бутылкой водки Распутин. В это время у меня жила таджикская семья артиста одного, беженцы. Сидели до 2-3 часов дня. Из закуски у нас был черный хлебушек и горчица. Когда они ушли, жена семейства говорит: позор! Такие люди приехали, а мы вот накормили их чем попало!? Никакого позора! Всем, что у меня было, я с ними поделился. Чем богаты, тем и рады. Если бы я зажал что-то — это был бы позор.
В седьмом классе я в горах был с двоюродным братом. С 4 утра до 12 дня мы шли не переставая. Перевал был какой-то. У нас — железный чайник с забитым газеткой горлышком и кусочек лепешки. В полдень я взмолился: «Сейчас умру просто уже, давай присядем, перекусим». Только мы сели, показался всадник, пастух один. Аксакал, дедушка уважаемый. Я, значит, хлеб пожалел. А брат разделил лепешку с королевским видом, с так серьезно пригласил его разделить трапезу. Я думаю: «Нашел, что предложить, — кусочек сухого хлеба». Дед тоже с серьезным видом взял лепешки, как будто угощают его янтарно-золотыми кушаньями. Поел, поблагодарил и уехал. Я говорю, слушай, Ахмед, идиот, нашел, чем делиться! Опозорился перед человеком, во-первых, а во-вторых, нам бы больше досталось. А он мне на полном серьезе такой: «Ты знаешь, нас Аллах учил: все, что у нас есть, мы должны делить с людьми». Главное, мой одногодка! На всю жизнь мне это врезалось в память. И поэтому теперь: что есть — на стол, а нет — так и горчичку с черным хлебушком тоже вкусно!